Неточные совпадения
— Фу, как ты глуп иногда! Вчерашний хмель
сидит… До свидания; поблагодари от меня Прасковью Павловну свою за ночлег. Заперлась, на мой бонжур сквозь двери не ответила, а сама
в семь часов поднялась, самовар ей через коридор из
кухни проносили… Я не удостоился лицезреть…
Лампа, плохо освещая просторную
кухню, искажала формы вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а белая масса плиты — точно намогильный памятник.
В мутном пузыре света старики
сидели так, что их разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар,
в пальто, застегнутом до подбородка,
сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
Самгин пошел домой, — хотелось есть до колик
в желудке.
В кухне на столе горела дешевая, жестяная лампа, у стола
сидел медник, против него — повар, на полу у печи кто-то спал,
в комнате Анфимьевны звучали сдержанно два или три голоса. Медник говорил быстрой скороговоркой, сердито, двигая руками по столу...
В кухне на полу, пред большим тазом,
сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз; вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.
Сидели в большой полутемной комнате, против ее трех окон возвышалась серая стена, тоже изрезанная окнами. По грязным стеклам, по балконам и железной лестнице, которая изломанной линией поднималась на крышу, ясно было, что это окна
кухонь.
В одном углу комнаты рояль, над ним черная картина с двумя желтыми пятнами, одно изображало щеку и солидный, толстый нос, другое — открытую ладонь. Другой угол занят был тяжелым, черным буфетом с инкрустацией перламутром, буфет похож на соединение пяти гробов.
Так, с поднятыми руками, она и проплыла
в кухню. Самгин, испуганный ее шипением, оскорбленный тем, что она заговорила с ним на ты, постоял минуту и пошел за нею
в кухню. Она, особенно огромная
в сумраке рассвета,
сидела среди
кухни на стуле, упираясь
в колени, и по бурому, тугому лицу ее текли маленькие слезы.
Самгин, не ответив, пошел
в кухню и спросил у Анфимьевны чего-нибудь закусить, а когда он возвратился
в столовую, Варвара,
сидя в углу дивана, упираясь подбородком
в колени, сказала...
Он быстро выпил стакан чаю, закурил папиросу и прошел
в гостиную, — неуютно, не прибрано было
в ней. Зеркало мельком показало ему довольно статную фигуру человека за тридцать лет, с бледным лицом, полуседыми висками и негустой острой бородкой. Довольно интересное и даже как будто новое лицо. Самгин оделся, вышел
в кухню, — там
сидел товарищ Яков, рассматривая синий ноготь на большом пальце голой ноги.
Как-то днем,
в стороне бульвара началась очень злая и частая пальба. Лаврушку с его чумазым товарищем послали посмотреть: что там? Минут через двадцать чумазый привел его
в кухню облитого кровью, — ему прострелили левую руку выше локтя. Голый до пояса, он
сидел на табурете, весь бок был
в крови, — казалось, что с бока его содрана кожа. По бледному лицу Лаврушки текли слезы, подбородок дрожал, стучали зубы. Студент Панфилов, перевязывая рану, уговаривал его...
Когда дети играли на дворе, Иван Дронов отверженно
сидел на ступенях крыльца
кухни, упираясь локтями
в колена, а скулами о ладони, и затуманенными глазами наблюдал игры барчат. Он радостно взвизгивал, когда кто-нибудь падал или, ударившись, морщился от боли.
В предместье мы опять очутились
в чаду китайской городской жизни; опять охватили нас разные запахи,
в ушах раздавались крики разносчиков, трещанье и шипенье
кухни, хлопанье на бумагопрядильнях. Ах, какая духота! вон, вон, скорей на чистоту, мимо интересных сцен! Однако ж я успел заметить, что у одной лавки купец, со всеми признаками неги,
сидел на улице, зажмурив глаза, а жена чесала ему седую косу. Другие у лавок ели, брились.
В их большом каменном доме было просторно и летом прохладно, половина окон выходила
в старый тенистый сад, где весной пели соловьи; когда
в доме
сидели гости, то
в кухне стучали ножами, во дворе пахло жареным луком — и это всякий раз предвещало обильный и вкусный ужин.
— А-ай! — закричала старушонка, но Мити и след простыл; он побежал что было силы
в дом Морозовой. Это именно было то время, когда Грушенька укатила
в Мокрое, прошло не более четверти часа после ее отъезда. Феня
сидела со своею бабушкой, кухаркой Матреной,
в кухне, когда вдруг вбежал «капитан». Увидав его, Феня закричала благим матом.
— Да, но и теперь хорошо, потому что готовится это хорошее; по крайней мере, тем и теперь очень хорошо, кто готовит его. Когда ты, Верочка, помогаешь кухарке готовить обед, ведь
в кухне душно, чадно, а ведь тебе хорошо, нужды нет, что душно и чадно? Всем хорошо
сидеть за обедом, но лучше всех тому, кто помогал готовить его: тому он вдвое вкуснее. А ты любишь сладко покушать, Верочка, — правда?
Бакай последние два дня не входил
в переднюю и не вполне одевался, а
сидел в накинутой старой ливрейной шинели, без жилета и куртки,
в сенях
кухни.
В кухне сидел обыкновенно бурмистр, седой старик с шишкой на голове; повар, обращаясь к нему, критиковал плиту и очаг, бурмистр слушал его и по временам лаконически отвечал: «И то — пожалуй, что и так», — и невесело посматривал на всю эту тревогу, думая: «Когда нелегкая их пронесет».
— А
в кухне сидит у меня… Я пельмени делаю, оглянулась, а он
сидит на лавочке. Точно из земли вырос, как гриб-дождевик.
Вечером этого дня дешевка закончилась. Прохоров был сбит и закрыл кабаки под предлогом, что вся водка вышла. Галактион
сидел у себя и подсчитывал, во сколько обошлось это удовольствие. Получалась довольно крупная сумма, причем он не мог не удивляться, что Стабровский
в своей смете на конкуренцию предусмотрел почти из копейки
в копейку ее стоимость специально для Суслона. Именно за этим занятием накрыл Галактиона отец. Он, по обыкновению, пробрался
в дом через
кухню.
Спустя некоторое время после того, как Хорошее Дело предложил мне взятку за то, чтоб я не ходил к нему
в гости, бабушка устроила такой вечер. Сыпался и хлюпал неуемный осенний дождь, ныл ветер, шумели деревья, царапая сучьями стену, —
в кухне было тепло, уютно, все
сидели близко друг ко другу, все были как-то особенно мило тихи, а бабушка на редкость щедро рассказывала сказки, одна другой лучше.
Пришла мать, от ее красной одежды
в кухне стало светлее, она
сидела на лавке у стола, дед и бабушка — по бокам ее, широкие рукава ее платья лежали у них на плечах, она тихонько и серьезно рассказывала что-то, а они слушали ее молча, не перебивая. Теперь они оба стали маленькие, и казалось, что она — мать им.
По субботам к вотчиму десятками являлись рабочие продавать записки на провизию, которую они должны были брать
в заводской лавке, этими записками им платили вместо денег, а вотчим скупал их за полцены. Он принимал рабочих
в кухне,
сидя за столом, важный, хмурый, брал записку и говорил...
Нас привлекли к суду, —
в кухне за столом
сидели дед, бабушка, мать и допрашивали нас, — помню, как смешно отвечал Саша на вопросы деда...
В субботу, перед всенощной, кто-то привел меня
в кухню; там было темно и тихо. Помню плотно прикрытые двери
в сени и
в комнаты, а за окнами серую муть осеннего вечера, шорох дождя. Перед черным челом печи на широкой скамье
сидел сердитый, непохожий на себя Цыганок; дедушка, стоя
в углу у лохани, выбирал из ведра с водою длинные прутья, мерял их, складывая один с другим, и со свистом размахивал ими по воздуху. Бабушка, стоя где-то
в темноте, громко нюхала табак и ворчала...
Бабушка
в кухне угощала всех чаем, за столом
сидел круглый человек, рябой, усатый и скрипучим голосом рассказывал...
— Вопрос труднейший и… сложнейший! Служанку подозревать не могу: она
в своей
кухне сидела. Детей родных тоже…
В открытое окно
кухни, выходившее во двор, наносило табачным дымом: это караульщик Антип
сидел на завалинке с своей трубкой и дремал.
Слышно было, как переминалась с ноги на ногу застоявшаяся у крыльца лошадь да как
в кухне поднималась бабья трескотня: у Домнушки
сидела в гостях шинкарка Рачителиха, красивая и хитрая баба, потом испитая старуха, надрывавшаяся от кашля, — мать Катри, заводская дурочка Парасковея-Пятница и еще какие-то звонкоголосые заводские бабенки.
В кухне господского дома Егор
сидел уже давно и терпеливо ждал, когда проснется приказчик.
Женни отодвинула от дверей казачка, выбежала из
кухни и вспорхнула
в кабриолет, на котором
сидела Лиза.
Пили чай; затем Сафьянос, Петр Лукич, Александровский и Вязмитинов уселись за пульку. Зарницын явился к Евгении Петровне
в кухню, где
в это время
сидела и Лиза. За ним вскоре явился Помада, и еще чрез несколько минут тихонько вошел доктор.
Девицы возвращаются
в дом, забираются на
кухню и долго
сидят там на табуретах, созерцая сердитую кухарку Прасковью, болтая ногами и молча грызя семечки.
Раз вот эта госпожа приставша
сидит и целуется со своим другом милым, — вдруг кухарка эта самая бежит: «Матушка-барыня, барин приехал и прямо
в кухню идет!» Ах, боже мой!
Он замолчал. Когда мать вышла
в кухню, он
сидел на полу, раздувая самовар. Не глядя на нее, хохол начал снова...
Они явились почти через месяц после тревожной ночи. У Павла
сидел Николай Весовщиков, и, втроем с Андреем, они говорили о своей газете. Было поздно, около полуночи. Мать уже легла и, засыпая, сквозь дрему слышала озабоченные, тихие голоса. Вот Андрей, осторожно шагая, прошел через
кухню, тихо притворил за собой дверь.
В сенях загремело железное ведро. И вдруг дверь широко распахнулась — хохол шагнул
в кухню, громко шепнув...
— Нет, не обиделась, а так… надо же когда-нибудь… Да и скучно у вас… инда страшно!
В доме-то словно все вымерло! Людишки — вольница, всё по
кухням да по людским прячутся,
сиди в целом доме одна; еще зарежут, того гляди! Ночью спать ляжешь — изо всех углов шепоты ползут!
Не хочется принимать участия ни
в чем, не хочется слушать, работать, только бы
сидеть где-либо
в тени, где нет жирного, горячего запаха
кухни,
сидеть и, смотреть полусонно, как скользит по воде эта тихонькая, уставшая жизнь.
Не поверил я, что закройщица знает, как смеются над нею, и тотчас решил сказать ей об этом. Выследив, когда ее кухарка пошла
в погреб, я вбежал по черной лестнице
в квартиру маленькой женщины, сунулся
в кухню — там было пусто, вошел
в комнаты — закройщица
сидела у стола,
в одной руке у нее тяжелая золоченая чашка,
в другой — раскрытая книга; она испугалась, прижала книгу к груди и стала негромко кричать...
В течение первого дня он раза два подшутил над Максимом, а вечером,
в кухне, уже
сидел на корточках перед его сундуком, разбирал книжки и, небрежно швыряя их на пол, говорил...
Однажды он особенно ясно почувствовал её отдалённость от жизни, знакомой ему:
сидел он
в кухне, писал письмо, Шакир сводил счёт товара, Наталья шила, а Маркуша на полу, у печки, строгал свои палочки и рассказывал Борису о человечьих долях.
Он долго внушал Шакиру нечто неясное и для самого себя; татарин
сидел весь потный и хлопал веками, сгоняя сон с глаз своих. А
в кухне, за ужином, о постоялке неустанно говорила Наталья, тоже довольная и заинтересованная ею и мальчиком.
В прошлые годы Матвей проводил их
в кухне, читая вслух пролог или минеи,
в то время как Наталья что-нибудь шила, Шакир занимался делом Пушкаря, а кособокий безродный человек Маркуша, дворник,
сидя на полу, строгал палочки и планки для птичьих клеток, которые делал ловко, щеголевато и прочно.
Матвею стало грустно, не хотелось уходить. Но когда, выходя из сада, он толкнул тяжёлую калитку и она широко распахнулась перед ним, мальчик почувствовал
в груди прилив какой-то новой силы и пошёл по двору тяжёлой и развалистой походкой отца. А
в кухне — снова вернулась грусть, больно тронув сердце: Власьевна
сидела за столом, рассматривая
в маленьком зеркальце свой нос, одетая
в лиловый сарафан и белую рубаху с прошвами, обвешанная голубыми лентами. Она была такая важная и красивая.
…Он простоял у окна вплоть до времени, когда все
в доме встали, спешно умылся, оделся, пошёл
в кухню, отворил дверь и встал на пороге.
Сидя за столом, Маркуша держал Борю меж колен, говоря ему...
Лука. Ишь ты! А там,
в кухне, девица
сидит, книгу читает и — плачет! Право! Слезы текут… Я ей говорю: милая, ты чего это, а? А она — жалко! Кого, говорю, жалко? А вот, говорит,
в книжке… Вот чем человек занимается, а? Тоже, видно, со скуки…
Ярцева дома не было. Рассудина села за рояль и принялась за скучные, трудные экзерцисы, приказав Лаптеву не мешать ей. И он не развлекал ее разговорами, а
сидел в стороне и перелистывал «Вестник Европы». Проиграв два часа, — это была ее дневная порция, — она поела чего-то
в кухне и ушла на уроки. Лаптев прочел продолжение какого-то романа, потом долго
сидел, не читая и не испытывая скуки и довольный, что уже опоздал домой к обеду.
Бывало, собираешься родить, а мой Григорий Николаич
в это время у другой
сидит, послать за акушеркой или за бабкой некого, пойдешь
в сени или
в кухню за прислугой, а там жиды, лавочники, ростовщики — ждут, когда он домой вернется.
Однажды, придя домой из магазина, где столяры устраивали полки, Илья с удивлением увидал
в кухне Матицу. Она
сидела у стола, положив на него свои большие руки, и разговаривала с хозяйкой, стоявшей у печки.
Однажды вечером, когда он, охваченный скукой,
сидел в своей комнате у открытого окна и, глядя
в тёмный сад, вспоминал Олимпиаду, Татьяна Власьевна вышла
в кухню и позвала его пить чай.
Я еще раз прочел письмо.
В это время
в кухню пришел солдат, приносивший нам раза два
в неделю, неизвестно от кого, чай, французские булки и рябчиков, от которых пахло духами. Работы у меня не было, приходилось
сидеть дома по целым дням, и, вероятно, тот, кто присылал нам эти булки, знал, что мы нуждаемся.
Рославлев должен был согнуться, чтоб взойти
в небольшую переднюю комнату, которая
в то же время служила
кухнею; подле очага, на котором курился догорающий торф,
сидела старуха лет пятидесяти, довольно опрятно одетая, но худая и бледная как тень.